Пирожное-картошку держали около пятидесяти человек. Слава богу, что пирожное только-только начало катиться вниз с вершины и не успело еще набрать скорость. И повезло, что обвал произошел летом, когда по высотному поясу горы Сладкой, под самой сахарной шапкой, шло много кондитеров-альпинистов, находившихся на маршруте в поисках горных шоколадных трюфелей и засахаренных ягод. Хотя именно летняя жара и растопила сахар, приковывавший гигантское пирожное к скале - зимой этого просто не могло бы произойти.
Альпинисты-то и услышали треск смещающегося со своего векового ложа пирожного. Инстинкт побуждал их бежать от пирожного вниз. Инструкция, наоборот, предписывала им карабкаться вбок и вверх, пока не поздно. Но они нарушили и то и другое и как по команде кинулись удерживать бисквитно-шоколадный валун. Подставили кто плечо, кто спину, а кто и пониже спины - и пирожное будто повисло одним своим боком над склоном, и только вблизи можно было понять, что его держат люди - так малы были они под этим гигантом. Разрушение городка Булково, расположенного у подножия горы Сладкой, из неизбежного сделалось просто весьма возможным.
И вот, значит, стоят примерно пятьдесят кондитеров-альпинистов (позже подсчитали, что их было сорок восемь), держат пирожное, кряхтят от натуги, выковыривают из пирожного орешки, и никто не может сообразить, что делать дальше. Отпустить нельзя - и их передавит, и городок снесет, и - возможно, самое для кондитеров ужасное - само пропадет, испортится! Размажется по склону и по городку. С дарами горы Сладкой так не поступают. Альпинисты-кондитеры стояли и держали. И тут один из них вскрикивает:
- Ребята! Я шеф-кондитер в своей группе! Еще шеф-кондитеры есть?
- Я!
- Я!
- Я!
- Отлично! Значит, нас четверо! Что делать будем, шефы?!
- Долго не удержим! Тяжело! Не карамельная вата, ётыть!
- У меня руки уже по локоть внутри! Растапливается, зараза бисквитная!
- А у меня и ногам скользко! Похоже, на ирисовом грунте стоим!
- Так. Скоро, значит, эта крошка нас полностью засосет и покатится дальше, а мы будем крутиться у неё внутри, как в этих...
- Коллеги! Думаю, что есть единственный выход!
- Какой?
- Что какой? Есть же, говорю!
- Да поняли, что есть, не томи! Какой выход-то?
- Да есть же, ну! Кушать! Сожрать его к чертовой матери!
- С ума сошел?! Такую махину?!
- Не осилим! Тут на пять тысяч ртов работы.
- За неделю может бы и смогли, а у нас максимум день.
Предложивший идею шеф, однако, сдаваться не собирался. Он обратился за поддержкой к народу.
- Группы!!! Как думаете? Потянем картошечку?
- Запросто, шеф!
- Мы ж кондитеры, шеф!
- Всю жизнь мечтал пирожным-картошкой обожраться!
- Да я за смену только на одну пробу больше съедаю!
- Да у меня обрезков при формовке больше выходит!
- Умнём, как и не было!
- А сколько это будет на каждого?
- Да наверное по тонне на брата, не меньше!
- Да полностью же не надо съедать! Уполовинить его - и хорош!
- А остальное раскрошим на куски и домой унесем!
- Да! Там есть кому свести с ними счеты!
- Не знаю, как вы, друзья мои, а я уже приступаю к десерту!
- Хватит болтать! Ну-ка все принялись за пирожное!
- Шефы! Следите каждый за своими, чтоб не объелись! Хе-хе!
- Чай не забываем пить! Термосы у всех есть?
- Как можно, шеф! На Сладкую - и без термоса?
Поздно вечером сорок восемь кондитеров-альпинистов лежали навзничь у костров и грелись под холодной горной луной. Она, как всегда, напоминала им шоколадную медальку в золотой фольге, но сейчас это не радовало. Все были измазаны в картошечной массе - последствие не столько поедания картошки, сколько упаковывания её второй половины во все мыслимые емкости и мешки. На гитарах не играли, песен не пели - не могли. Вообще хорошо еще, если могли немного дышать. Какой-то неисправимый хохмач стонал: "Хочу добавки, шеф!" - но ему никто не подыгрывал.
Лежали и весь следующий день и еще два дня. Потом, взвалив на плечи картошечные запасы и не забыв также шоколадные трюфели и засахаренные ягоды, потихоньку начали спуск - домой в Булково... В историю города этот - далеко не единичный, между прочим - пример кондитерского героизма вошел под именем "Обжорство четырех дюжин". А гору потомки переименовали в Картошкину.
